— Постараюсь объяснить, — сказал он спокойно и начал детально излагать претензии к отделению патанатомии, рассказав и о категорическом отказе Пирсона принять в отделение второго врача. — Я убежден, что нам нужен еще один специалист. Помогите мне убедить Пирсона в необходимости произвести перемены, — закончил он.

— Мне не нравится, как мы решаем этот вопрос, — заметил Билл Руфус.

— Почему, Билл? — О'Доннел отметил про себя, что сегодня на нем вполне приличный галстук.

— Я не думаю, чтобы несколько человек, собравшись вместе, как это сделали мы, были вправе обсуждать перемены в отделении. — Билл Руфус посмотрел на присутствующих. — Разумеется, у меня были столкновения с Пирсоном, как и у большинства из нас. Но это не значит, что я готов участвовать в каком-то сговоре, чтобы выжить его отсюда.

О'Доннел был даже рад такой откровенности Руфуса.

— Разрешите вас заверить, — сказал он, — что никаких намерений, как вы выразились, — он посмотрел на Руфуса, — “выжить отсюда” доктора Пирсона у нас нет.

Его слова были встречены одобрительным гулом голосов.

— Давайте подойдем к этому вопросу следующим образом, — продолжал он. — Мы все согласны, что в отделении патанатомии необходимы перемены. Задержка хотя бы на день там, где необходимо немедленное хирургическое вмешательство, грозит жизни больного. Это вам хорошо известно.

— И не следует забывать, — прервал его Гарри Томаселли, — что всякие задержки отнимают больничные койки у тех, кто в них остро нуждается. У нас огромный список больных, ожидающих госпитализации.

— Конечно, — снова продолжал О'Доннел, — я могу созвать исполнительный комитет, и не премину это сделать, если понадобится, но вы все знаете, к чему это может привести. Зная Пирсона, мы можем не сомневаться, что любая дискуссия приведет к конфликту, тем более что Пирсон сам член комитета. Чего мы добьемся? Пирсон уже не сможет быть заведующим отделением, и мы только повредим себе и больнице. — О'Доннел подумал также, хотя и не мог сказать об этом, что Пирсон имеет влияние на “старую гвардию” в попечительском совете и конфликт может иметь далеко идущие последствия.

— Я не обещаю, что смогу разделить вашу точку зрения, но что вы предлагаете? — сказал Чарли Дорнбергер, попыхивая трубкой.

О'Доннел решил раскрыть карты.

— Я предлагаю, Чарли, чтобы вы поговорили с Пирсоном от имени всех нас.

— Ну нет, увольте! — Иного ответа О'Доннел и не ожидал. Но Дорнберга надо было уговорить.

— Чарли, мы знаем, что вы близкий друг Пирсона. Вы один можете его убедить.

— Короче говоря, удар должен нанести я, — отметил сухо Дорнбергер.

— Какой же это удар, Чарли?

Дорнбергер заколебался. Он видел, что все ждут его ответа. Его терзали два противоречивых чувства — тревога за благополучие больницы и личная симпатия к Джо Пирсону.

То, что говорилось сегодня, не было новостью для Дорнбергера; он давно подозревал неладное. Тем не менее случаи с больными Руфуса и Рюбенса просто потрясли его. Дорнбергер также понимал, что О'Доннел не собрал бы их здесь, если бы это все не было так серьезно. Главного хирурга он уважал.

И в то же время он хотел помочь Пирсону. Казалось, он один противостоял натиску событий, могущих погубить старого врача. Должно быть, О'Доннел был искренен, когда говорил, что не намерен выживать Пирсона из больницы, и остальные разделяли его чувства. Да, как посредник он лучше других сможет помочь Джо. Окинув взглядом собравшихся, Дорнбергер спросил:

— Вы все так считаете?

Люси Грэйнджер, подумав немного, сказала:

— Я очень его люблю. Мне кажется, мы все его любим. Но я все-таки считаю, что в отделении необходимы перемены.

Это были ее первые слова, до этого она сидела молча и раздумывала над тем, что произошло в ее квартире в тот вечер, когда к ней зашел О'Доннел. Давно ничто так не волновало ее. Не влюбилась ли она? Но она заставила себя снова вернуться к проблемам патологоанатомического отделения.

— А ты, Билл? — обратился О'Доннел к Руфусу.

— Если Чарли поговорит с Пирсоном, я согласен.

— Я лично уверен, что именно так можно будет наилучшим образом решить эту проблему, — сказал Гарвей Чандлер, обращаясь к Дорнбергеру. — Вы окажете больнице огромную услугу.

— Хорошо, — сдался Дорнбергер. — Я постараюсь. На мгновение в зале наступила тишина, и О'Доннел почувствовал наконец облегчение. Он понял, что важность затронутого вопроса дошла до всех и теперь что-то можно будет сделать.

— Итак, — сказал негромко Томаселли, — нужно подыскивать специалиста. У меня есть список возможных кандидатов.

Собственно, у Томаселли было два списка. Так называемый “открытый список” свободных врачей и “закрытый список” — тех, кто работает, но недоволен своим местом и готов переменить его. Когда он передал материал О'Доннелу, того заинтересовал один из кандидатов именно второго, “закрытого списка”, некий Дэвид Коулмен 31 года. Он с отличием окончил Нью-Йоркский университет, прошел практику в больнице Белвью, прослужил два года в армии и пять лет проработал в трех хороших больницах.

Присутствующие, да и сам О'Доннел, выразили сомнение, что патологоанатом такой высокой квалификации согласится работать в больнице Трех Графств. Но оказалось, что Томаселли уже вел с ним неофициальные переговоры.

Про себя О'Доннел подумал, что Томаселли следовало бы прежде согласовать это с ним. Но он только спросил:

— Вы думаете, его заинтересует наше предложение? Дорнбергер взял карточку с данными Коулмена.

— Что я должен с ней делать?

О'Доннел оглядел присутствующих, словно спрашивая одобрения:

— Я думаю, Чарли, вам надо взять ее с собой и показать доктору Пирсону.

Глава 7

В помещении, примыкающем к секционному залу, все было подготовлено для работы, и Макнил ждал лишь прихода доктора Пирсона. Ему доводилось бывать в секционных залах других больниц, там все оборудование было из нержавеющей стали. Подобная модернизация не коснулась отделения Пирсона.

Макнил услышал знакомые шаркающие шаги, и в зал в облаке сигарного дыма вошел Пирсон.

— Не будем терять время, — сразу же начал он, не утруждая себя излишними церемониями. — Прошло полторы недели, как я разговаривал с О'Доннелом, а дело так и не сдвинулось. Когда закончим разбор, сделаем биопсию всех присланных на исследование материалов.

Надев черный резиновый фартук и натягивая резиновые перчатки, он подошел к столу. Макнил сел напротив.

— Больная пятидесяти пяти лет. Медицинское заключение: смерть от рака молочной железы.

— Покажите историю болезни. — Иногда он довольствовался тем, что докладывал ему Макнил. Иногда же внимательно просматривал историю болезни сам.

Пирсон приступил к тщательному исследованию всех органов после вскрытия.

— Кто работал над сердцем? — спросил он. — Вы?

— Нет. Кажется, Седдонс.

— Плохая работа. Кстати, почему его нет?

— Он в хирургии. Там какая-то операция, на которой он хотел присутствовать.

— Скажите ему, что я требую его присутствия на каждом разборе результатов вскрытия.

Макнил приготовился записывать.

— Сердце несколько увеличено, — диктовал Пирсон. — Обратите внимание на митральный клапан. Видите?

— Да, — сказал Макнил, нагнувшись над столом.

— Больная страдала ревмокардитом, хотя умерла совсем не от этого.

Покончив с осмотром сердца, он занялся легкими.

— В легких многочисленные метастазы, — продолжал он диктовку. И снова заставил Макнила внимательно осмотреть исследуемый орган.

В эту минуту отворилась дверь, и чей-то голос спросил:

— Вы заняты, доктор Пирсон?

Пирсон раздраженно обернулся. Это был Карл Баннистер, старший лаборант, за ним виднелась чья-то фигура.

— Разумеется, занят. Вы что, не видите? Что там у вас? — спросил Пирсон полудобродушно-полуворчливо.

Они с Баннистером работали уже много лет и давно привыкли друг к другу. Поэтому Баннистера ничуть не обескуражил тон Пирсона.